Severian Sergeevich Razumov Северьян Cергеевич Разумов

Magic: The Gathering [Jace Beleren] Final Fantasy XV [Ignis Scientia]

Прозвища:
Общепринятое сокращение от имени: Север.
Компанейски-шутливые сокращения, которые Северьян стойко сносит: Сев, Сева.
То, как обычно поначалу англоговорящие люди воспринимают на слух незнакомое русское имя, произнося его на более англофицированный манер: Севериан.
Прозвания, данные сослуживцами на Изнанке, полученные при исполнении червонной службы в Колоде и закрепившиеся во время знакомства со всеми прочими жителями Лимба:
❥ «Менталист», «Телепат» – из-за преимущественно ментальной направленности воздействия всех реликвий мужчины.
❥ «Разум» - благодаря говорящей фамилии и его деятельности, напрямую связанной с изучением работы и пределов возможностей человеческого разума.
❥ «Печальный Белый Рыцарь» и его производные - из-за общей меланхоличности характера, отчасти идеалистических взглядов на мир и доли истинно рыцарского благородства, прослеживающегося в поведении и всех поступках Севера. Закрепилось за ним ещё на Изнанке среди коллег и, в частности, детей, с которыми он работал.
❥ «Ворожей» - из-за русских корней в сочетании с манерой одеваться подобно таинственному магу-чародею.

Возраст: 46 | 34 | 12

Пол: Мужской

Ориентация: Демисексуал

Деятельность: Детский нейропсихолог в прошлом, когда-то бросивший все свои силы на изучение взаимосвязей работы головного мозга с психическими процессами, пронизывающими насквозь повседневную жизнь людей, ныне мужчина всю силу своего разума устремил на изучение безграничных возможностей человеческого сознания с точки зрения учения Дисциплины Ума. С этой же позиции ментального практика теперь помогает и людям, ищущим спасительного исцеления для своего беспокойного разума.

Сторона: Карты

Ранг: Туз Черв

Место проживания
Город Карт, домик у Железного Моря.

Внешность
Время никого не щадит. Это истина, известная в обоих мирах – что в Лимбе, что на Изнанке. Кожа имеет свойство дряхлеть, становиться всё менее эластичной и покрываться морщинами от многолетней степени собственной «изношенности» - ведь кожный покров был той самой «одеждой» скелета, которую в отличие от всех прочих покровов, невозможно было вот так просто снять, постирать, повесить, высушить и напялить обратно, словно ничего и не было. Вычистить, так сказать, изнутри в химчистке, заштопать в местах разрывов, не оставляя видимых швов в виде шрамов, будто хороший старый костюм впору, который ещё можно привести в былой презентабельный вид. Глаза теряют прежнюю остроту зрения, зубы без должного ухода гниют и выпадают, оставляя в некогда белозубой ровной улыбке уродливые бреши, а волосы – покрываются седым пеплом, который после 50 лет закрыть можно разве что какой-нибудь токсической для волосяных корней и кожи головы краской. Всё в этом мире имеет свойство стареть, изнашиваться, становиться непригодным к дальнейшему употреблению или эксплуатации – в том числе физическое тело. Кроме, разве что… тел попаданцев. Счастливчиков, которым Лимб по какой-то неведомой причине подарил возможность не стареть никогда – и оставаться в нём жить в том самом, первозданном виде, в каком человек сюда угодил.
Северьян – один из таких любимцев Судьбы. Или один из её особенно ненавистных субъектов. Ибо тут уж с какой стороны посмотреть – ведь за фактически бессмертие Лимб отнимает у тебя саму возможность вернуться обратно в родной и давно изученный мир, к семье и близким, которых ты мог там оставить далеко не по своей собственной воле. Разумов сохранился в том самом облике, в каком когда-то прошёлся по коридору Вейверли Хиллз в один конец – будучи крепко сложенным мужчиной среднего (175 см.) роста, на вид чуть старше 30 лет. Его волосы так и не тронула своей дряблой рукой седина, несмотря на тот факт, что до уже преклонных 50 ему осталось дожить всего четыре года. Они пребывают всё в таком же лёгком беспорядке, из-за привычки своего владельца то и дело их задумчиво ерошить, и окрашены всё в тот же насыщенно коричневый оттенок. Разве что в самой его глубине проглядывается пепельная холодность, не обусловленная, впрочем, старостью, а исключительно структурой волос и их природной многогранностью естественного цвета.
Глаза его лазурно-голубые и ясные, как морозный погожий день в январе с чистым от любых облачных примесей небосклоном. Они глядят всё также спокойно, тихо и внимательно, ни на гран не утратив в своей проницательности – и резкости зрения, которое никогда не требовало коррекции очками с диоптриями. Лицо у мужчины по-славянски широкое, скуластое, при этом неуловимо смягчённое в общих чертах. В нём нет острых и грубо выдолбленных из мраморности его кожи линий, нет чувства, будто лик Северьяна в действительности вытесали из гранитного камня. Гораздо больше его черты походят на гладкость уплотнённого снега – лишь поначалу тот кажется мягким, податливым и рыхлым, но лишь до тех пор, пока не сжать его в кулаке и не утрамбовать, придавая строго определённую форму, при которой проявляется вся его скрытая доселе твёрдость. Таким же выглядит и лицо Северьяна – мягким, но не лишённым внутренней твёрдости, оседающей в волевой линии челюсти и высоком покатом лбу, отмеченным печатью интеллекта. Хотя её, как правило, не видно за слегка неряшливой чёлкой волос, очень быстро отрастающих в длине, даже если их пострижка происходила буквально неделю назад.
Прямой нос, тонкие очерченные губы, суженый подбородок. Его лицо кажется почти… обычным. Ничем не выделяющимся за счёт общей гармонии всех своих черт, не уходящих ни в приторную слащавость, ни в излишнюю мужиковатость. Тем не менее есть кое-что, что тут же бросается в глаза людям при знакомстве с мужчиной – а именно изогнутые тонкие линии белой краски, полосами проходящие через правую щёку Севера и ложащиеся на его подбородок. Это татуировка, сделанная спустя некоторая время после того, как Разумов угодил в Лимб, и покрывает она не только скулу мужчины своим бледным орнаментом, но и его руки, ноги, грудь, спину и торс, подобно толстому слою инея – оконную раму. В них нет, впрочем, витиеватости зимних узоров, лишь чёткие геометрические формы – полые круги и заостряющиеся на концах линии, служащие его разуму вечным напоминанием о гармонии, покое и порядке. Наряду с этими белыми полосами на теле Разумова присутствует ещё одна татуировка – а именно ранговая, в виде сердца масти Черв, бьющегося на рёбрах с правой стороны груди Северьяна.     
С момента перехода по злополучному коридору Вейверли Хиллз Север очень редко отдаёт предпочтение ношению обычной повседневной одежды. Чаще всего на улицах городов его можно встретить разгуливающим в специально сшитом когда-то по его параметрам голубом костюме, чьи белые узоры повторяют орнамент татуировок на теле мужчины. Его наряд очень сильно походит на тот, что носили бы маги – куртка-кафтан с длинными рукавами, высоким воротником, уплотнённым жилетом-корсетом и полу-подолом, опускающегося до самых голенищ; длинный плащ с капюшоном, широкие брюки и удобные походные сапоги. Костюм достаточно лёгок, чтобы не упариться в нём летом, но при этом многослоен, чтобы не замёрзнуть зимой – особенно если под него поддеть тёплый свитер. Если мужчине всё же случается выпрыгнуть из своего «повседневного» одеяния и нарядиться во что-то менее магическое, то тогда он выбирает стиль, тяготеющий к никогда не подводящей классике – штаны, пиджаки, рубашки и джемперы (если случится выйти на улицу в холодную погоду).   
Ходит как правило неторопливо, с чётко выверенной, вызревшей с возрастом степенностью в движениях. Говорит мягким грудным тембром с лёгким, сглаженным временем и годами тренировок английского языка, но всё равно достаточно различимым в его речи русским акцентом.     
Характер
Есть люди сезоны. Те, чей характер подобен тому или иному времени года, и отражает его также ясно, как вода озера показывает в своей ровной глади бескрайнюю вышину неба и деревья, растущие по его берегам. Есть люди, как лето, чьи улыбки сияют ярче полуденного солнца в июле. Их сердца пылкие, кровь горяча, как раскалённая магма, а темперамент – столь же взрывной, что и внезапная гроза посреди ясного погожего дня, затопляющая улицы городов неудержимым ливнем. Они оптимистичные и яркие, позитивные и живые, отражающие своей бойкостью и неудержимой жаждой деятельности тот самый пик сезонов, когда Природа находится в самом своём расцвете, и везде кипит жизнь – в небе шорохом пролетающих над головой птиц, в листве кустов от поющих по вечерам цикад, в цветах жужжащими шмелями и трепещущими бабочками, кряхтом лисиц, топотом заячьих ног и воем волков в лесных чащах. А есть люди, как осень – спокойные и мягкие, ведь осень – пора подведения итогов и сбора урожая, когда наконец можно замедлиться, перестать куда-то вечно нестись, закрыться дома с книгой и слушать, как за окном стучит пришедший вместе с холодами дождь. Они неторопливые и степенные, где-то печальные, где-то бесконечно уютные: ведь они знают, как позаботиться о тех, кто мёрзнет в сердечных холодах, ведают, чем успокоить и как утешить душу, истерзанную порой становящимся яростным жаром солнца и хлёсткостью зябких ливней.
А есть люди-зимы. Лишь поначалу кажущиеся холодными, отстранёнными и далёкими от тебя, как затерянный в метелях остов от разбитого в горах ночлега. Но именно там же, среди снегов и буранов, докуда не достанет ни одна рука, вынашивающая в своей горсти злые намерения, окружённый ледяными ветрами и безмятежностью диких земель, куда не ступит нога человека… горит тёплый, согревающий даже в самый стылый мороз очаг.
У людей сезонов есть много проявлений, ликов и граней. Люди-осени могут воплощать как беспросветную ноябрьскую слякоть без малейшего лучика солнца, так и погоже приветливое тепло сентября, только-только начинающее вступать в пору увядания и подготовки к зиме. Люди лета могут быть как безгранично щедрыми в своих дарах, так и скупыми, яростными, злыми, как сухая жара без единой капли дождя. То же касается и людей-зим. Это далеко не только про стылость поведения, жалящие метели и беспощадные северные ветра. Про жестокость, не знающей пощады ни к чему живому. Зима – это ещё и про мягкость снегов, укрывающих земли и деревья пуховым одеялом до прихода весны. Берегущих их сон и покой, пока солнце не вернётся из своих дальних странствий обратно в пределы тех территорий, которые оно обходило до этого десятой дорогой своим благосклонно тёплым вниманием. Это про согревающий кости огонь, разводимый в каминах дома и кострах посреди зимнего леса, чтобы вернуть к окоченевшим кончикам пальцев былую чувствительность. Это весёлые забавы, когда из снега можно лепить снеговиков и снежки для разгорячённой детской баталии, в которой, естественно, никто по-настоящему не умрёт. Мягкость тепла, сокрытого за внешней печальностью тихих безмолвных холодов.
Именно такую зиму представляет из себя Северьян. Он – как воплощение морозов славянской земли, где-то злых и кусачих, а где-то до странности уютных, мягких и щадящих, оставшихся не то, что в другой стране, а буквально в ином мире, куда он больше никогда не сможет вернуться. «Русская тоска» - выражение многим прекрасно известное, но в Северьяне оно вшито чуть ли не в самую подкорку сознания и поведения. Впрочем, это не та беспросветно чёрная тоска, что иных людей заставляет сначала топиться в алкоголе, а после немедленно полезать в петлю или стреляться. Просто в его поступках и взгляде, мимике и жестах - везде в нём наличествует этот след от какой-то неизбывной, тихой печали, которую ни одна таблетка не загасит, и ни один приём седативных не развеет из души до конца. Ведь эта мягкая в своей степенности грусть буквально часть его натуры, кто бы что там ни говорил о нём из коллег на Изнанке, то и дело советуя пройтись до психиатра и провериться на наличие у него депрессии. 
Это не депрессия, не расстройство поведения, психики, или характера. Как в ответ на вопрос: «Ты что, грустишь?», многие отвечают: «Нет, у меня просто такое лицо», Северьян же может отозваться лёгким: «Нет. Просто у меня такой характер».
Характер, а не психическое отклонение. Характер, а вовсе не дефект, который обязательно необходимо починить. Ведь его печаль не та, что ноет о малейшем расстройстве, требуя к себе внимания. Не та, что не позволяет встать из постели на протяжении четырёх дней. Тихий холод души, рождённой в снегах, так просто уже ничем не изгонишь и не растопишь – но делать того и не нужно. Зима существует и приходит не для того, чтобы люди пытались её растопить жаром тысяч костров, прогнать прочь, просто потому что она ледяная. Не для того на земле наличествует снег и мороз, чтобы пытаться его насильно перекрывать чем-то жарким и солнечным.
Эта печаль не мешает ему. Не отяжеляет его взгляд на мир излишним пессимизмом. Не отягощает душу скорбью или отчаянием. На самом деле, мир вокруг себя Северьян видит настолько трезво и четко, насколько только возможно его видеть глазами обычного человека. И все свои душевные силы он направляет на то, чтобы сохранять эту трезвость, чистоту и ясность сознания, особенно ему необходимого, чтобы противостоять порождениям Ночи и всем её ужасам, проявляющимся под алым светом Кровавой Луны. Северьян, - сам по себе и отчасти из-за влияний учений Дисциплины Ума, - считает, что залог успешного выживания среди ночной мглы Лимба заключается именно что в ясности владеющего твоим поведением и решениями рассудка. Ведь если он будет загнан в угол, окутан дымом страха и ужаса, сквозь который нельзя разглядеть истинного положения дел в действительности, то это будет означать конец для человека – буквальный конец, ведь собственные ожившие Кошмары придут и сожрут его живьём, в лучшем случае оставив хотя бы часть пожёванных ошмётков от когда-то пребывавшей в целостности плоти. Рассудок – вот, через что необходимо искать спасение и исцеление от безумия Ночи. Это то, что сумеет направить их домой, даже если поиск пути обратно займёт не просто годы – а столетия. Хотя мужчина ищет дорогу на Изнанку уже больше по инерции, чем из искреннего желания попасть обратно в мир, достаточно над ним поизмывавшийся в своё время. Единственная его мотивация найти волшебный выход в тот злосчастный коридор Вейверли Хиллз спустя годы жизни в Лимбе и изучения его удивительной структуры заключается теперь лишь в том, чтобы увидеться с оставшейся на Изнанке любимой дочкой и сказать ей самолично, что всё с ним в порядке. Он не бросил её и не забыл – даже спустя столько времени. Просто не смог нормально… попрощаться. А также поведать, что же с ним случилось на самом деле, когда он взял и бесследно исчез вслед за подругой, которую уходил искать в тот роковой день его попадания в Лимб.
Из-за собственного, хоть и тихо печального, но спокойствия, стремления сохранять рассудок в самой предельной степени адекватности восприятия, проповедуемого учениями Дисциплины Ума, призывающей к сосредоточению на изучении следствий поступков и их причин, зарождающихся ещё на этапе мысли, Северьян – удивительно стоек, и по-настоящему вывести из себя его очень и очень сложно. Чтобы увидеть этого человека действительно в гневе – нужно сильно постараться. Но даже гнев его – не экспрессивен, не разражается громом и молнией криков и угроз. Он тих и вкрадчив, но не менее от того опасен. Как зимняя вьюга – ты не успеешь оглянуться, как уже будешь окружён бураном, который так просто тебя уже не отпустит. Хотя очень редко Северьян опускается до угроз, ещё реже – до откровенного рукоприкладства. Чтобы заставить его поднять на кого-то руку, нужно являть собой образец самого последнего мудака и мерзавца, которого исправит только могила. Однако у него есть принципы, которые он стремится защищать, и есть идеалы, на которые он не позволит плевать с чужих колоколен безнаказанно. Хотя редко мужчина тратит свои душевные силы на тех, кто много лает, но ни разу не способен в действительности укусить. Он находит другие пути, иные способы втолковать человеку, насколько тот пересёк черту, и тот факт, что Разумов выбирает не опускаться до чужих способов раскочегаривать и напарываться на конфликты, вовсе не значит, что он в своей сути слаб, труслив и неспособен стоять горой ни за других, ни за самого себя. Он способен демонстрировать всю силу и твёрдость характера, и прекрасно делает это, когда становится необходимо – просто выбирает наименее разрушительные для всех пути её воплощения в этом мире. Жестокость не способна в действительности служить надёжным щитом и оберегом для других людей – а Северьян когда-то дал клятву именно что служить во благо людям своими устремлениями и навыками. Жестокость же та сила, что выжигает дотла поля, осушает реки, и рушит все мосты к мирному разрешению конфликта, причём мирному — не значит, что компромиссному и удобному лишь для тех, кто уже доказал в схватке диалога своё право самого важного и сильного. Та же жестокость, впрочем, на взгляд Северьяна, может быть допустима, но лишь тогда, когда ты хочешь что-то закончить – раз и навсегда, не давая этому чему-то и шанса на то, чтобы вновь возродиться. А это не совсем тот путь, что проповедуют Карты. И не тот путь, которого придерживается сам Северьян, примкнув к ним. Это путь крайности, когда не остаётся иного выбора – другого способа стопроцентно защитить то, что дорого для тебя.
Северьян – человек последовательный в своих поступках. От него не стоит ждать переменчивой ветрености в поведении, хотя разум его гибок и подвижен, как вода, обтекающая острые углы скальных рифов. Он многому открыт, в его взглядах нет закостенелости фанатичных идей, которыми руководствуются иные люди в своих решениях, и нет отторжения ко взглядам, отличным от его собственных. Просто у него есть кристально чёткое видение границ, которые он считает недопустимым переступать, и есть вещи, к совершению которых он никогда не склонится – просто потому, что знает, что в своей сути они ужасны и неправильны. Это банальное понимание, где заканчивается человек, и начинается зверь, толкающий тебя в темноту, стремящийся пожрать без остатка твою человечность. Это выстраданное путём принятия множества тяжёлых решений и дум знание, как отличать не только чёрное от белого, но и разграничивать между ними все серые подоттенки. Северьян верен своему слову и избранному по жизни делу, но не до той рьяной одержимости, что готова положить себя на алтарь идеи, ещё не факт, что действительно способной обрести окончательное физическое воплощение в мире. Он готов помогать в её достижении, но не готов жертвовать собой и своими близкими ради её реализации, и как только она начнёт идти по пути бессмысленных жертв – она потеряет в лице Разумова своего верного последователя и приверженца. Впрочем, эта вдумчивость, спокойная степенная верность и поступательность всех его действий стала однажды залогом того, что он дослужился до столь высокого ранга в Колоде. Им не двигали амбиции, да и в принципе мужчину очень тяжело назвать как таковым карьеристом, готовым вкалывать ради повышения без еды и сна. Скорее, он настолько хорошо доказал многолетним служением свою непоколебимую надёжность, как в отношении оберегания сначала сослуживцев, а после – и подчинённых от безумия Ночи, так и в отношении преследования основополагающей цели Колоды, что видимо, во фракции не нашлось человека, более достойного в глазах Игрока вверения в руки карты Туза. 
Север лояльно и тепло относится к Картам, ведь именно среди них он обрёл множество гораздо более верных друзей и идейных соратников, в отличие от работы, оставшейся смазанным прошлым тлеть на страницах закрытой книги Изнанки. Не испытывает никакой ненависти к Шахматам, хотя методы их и считает слишком категоричными и… вряд ли способными достичь их единой с Колодой цели – избавить этот мир от болезни и попасть домой. Чтобы уничтожить очаг опухоли, нужно для начала узнать, где именно он находится. А найти к нему путь невозможно без исследований, отсеивания зёрен от плевел – простых следствий от основополагающих причин. Шахматное уничтожение всего, отличного от нормы, кажется Северьяну больше методом безразборного выжигания «ереси», «охотой на ведьм», нежели орудием, направленным точно в цель их пребывания в этом мире. Иногда он считает, что объединись изначально Колода и Партия – достигли бы гораздо больших результатов в продвижении к познанию этой необыкновенной реальности, потому что одни хороши в вырезании злокачественных опухолей, другие – в ослаблении симптомов болезни. Но что имеем, то имеем…
Отношение же Северьяна к Найтбрингерам… не сильно отличается от того, каким он одаряет обыкновенных людей. Есть Найтбрингеры, которых действительно легче только уничтожить – которые навряд ли достойны спокойно жить дальше после всего того, что они наворотили под давлением Ночи на рассудок. Как, впрочем, и люди на Изнанке, совершившие множество нечеловеческих преступлений – и ни капли в них не раскаявшиеся. Есть просто чудовища, с которыми невозможно говорить на человеческом языке, которых не переубедишь, не исцелишь, ничем им не поможешь, потому что они сами не понимают, что с ними что-то не так – да и вряд ли когда-либо поймут. Некоторые опухоли можно только безжалостно уничтожить вместе со всеми следами их пребывания на теле. Иногда чтобы защитить себя и то, что дорого, жизнь вынуждает тебя пойти на этот последний шаг полного и безвозвратного уничтожения. Северьян не отрицает, что будь он чуть более ожесточённым в своей сути человеком – без малейших угрызений совести подался бы в Шахматы. Но так уж сложилось, что в Найтбрингерах он также видит людей, которым действительно просто-напросто требуется порой… обыкновенная рука помощи. Люди становятся такими вовсе не от хорошей жизни. И вряд ли хоть кто-то из них желал для себя подобной участи (по крайней мере, будучи при своём уме). Кто-то ещё может обернуть всё в своём состоянии вспять, научиться с этим безумием жить мирно, рассудком возобладать над воздействием Ночи. Увидеть, что они ещё могут существовать, как все прочие люди. Просто с учётом своих новых особенностей, не переходящих, естественно, за границы тех вещей, которые уже недопустимы. Найтбрингер – не значит, что сразу человек, заслуживающий только и исключительно смерти. Есть среди них люди… которые сами с обрушившимся на них сумасшествием просто-напросто не справятся без посторонней помощи. Сгинут в этом чёрном болоте. Умрут… так и не увидев вновь света дня.  И тут только остаётся решить – можно ли этому человеку ещё помочь. Или он утянет тебя за собой вниз, заставляя захлебнуться в зловонных водах чужой черноты. Есть существа, которым попросту нельзя помогать. И касается это далеко не только одних Найтбрингеров.
Биография
Первое, что он чувствует, когда неровный тусклый свет сменяет собой мгновение темноты – это ледяной пронизывающий ветер, комьями забрасывающий ему за ворот белого халата снег.
Новая реальность встречает его зимней бурей – вот только в этот момент он не понимает, что только что перенёсся из опустевших к вечеру коридоров психиатрической лечебницы в совершенно иное измерение. Он не знает даже, как ему воспринимать открывшееся взору ледяное пространство, чувство медленно обмерзающих ног, по щиколотку утопших в сугробах, и холод безжалостного северного ветра, хлестающего его по щекам – как галлюцинацию? Внезапный приступ бреда? Розыгрыш? Это не может быть реальностью, всё… это. Он точно помнил, что ещё секунду назад стоял посреди стерильно белого коридора, задумчиво обводя взглядом ведущие прочь из него двери, чтобы понять, где бы ещё он мог поискать зацепки о пропавшей подруге – и вот теперь он… что? Сам пропал? Исчез? Сгинул? Единственное, в чём мужчина на сто процентов уверен, так это в том, что ему нельзя и дальше стоять на месте. Он должен идти, иначе попросту замёрзнет тут насмерть, и даже толстый тёплый свитер на шерстяной крупной вязке его от обморожения не спасёт. Наугад мужчина берёт курсом первое попавшееся направление, и в итоге уходит дальше в гору, на которую выбросило его мироздание – по склону вверх. Окружающее пространство погружено в сизые сумерки – уже не вечер, а утро где-то около четырёх часов. Единственное, в чём Лимб оказался к нему благосклонен, так это в том, что новый мир оказался достаточно милостив, чтобы не зашвырнуть нового пришельца прямо в пасть к Кошмарам Ночи. Участь оказаться загрызенным в первые же сутки его миновала вместе с наступлением заветного утреннего часа; но зимой, посреди метели, сложно было уловить пока хоть что-то, похожее на проблески приближающегося рассвета. Единственный свет, который он видит вокруг себя – это сизо-белый, от снега, и… внезапно, где-то впереди – слабое мерцающее оранжевое огниво, похожее на крохотный отблеск пламени в чьём-то очаге. Он ускоряет темп, насколько может, с трудом переставляя ноги, утопающие в ворохах снега, медленно взбираясь по отвесному склону, пока в конце концов не добирается до углубления в скале, служащего достаточным укрытием от жалящего промозглого ветра, чтобы при вступлении в его нутро тут же ощутить, насколько оно прогрето по сравнению с неприветливым северным краем снаружи. И насколько сам путник за время своих блужданий в метели успел озябнуть.
Хотя не то, чтобы мужчина не был к холодам привычен. В родимом крае у родителей, расположенном в бескрайних лесах тайги, всегда зимой было так холодно, что ходить по комнатам можно было только в том самом свитере, в которым он пришёл сюда, толстых шерстяных носках и не менее тёплых штанах. Морозы в целом не пугали его, он научился в них жить с самого детства, но всё-таки последнее, чего ты ожидаешь от прогулки по коридорам лечебницы без пальто в медицинском халате – так это очутиться вдруг посреди белоснежной от бурана пустоши.
Внутри пещеры около очага сидит… человек. Женщина. Она неподвижна и кажется, почти что не дышит – её веки прикрыты, на смуглой тёмной коже лица и абсолютно лысого черепа в неверном мерцании огня проступают ровные линии белых татуировок. Её ноги скрещены в позе лотоса, руки покоятся поверх щиколоток, сложенные лодочкой. Она не реагирует на незваного гостя, даже тогда, когда тот аккуратно подходит к ней вплотную, трогает за плечо, пытается хоть как-то дозваться. Абсолютный ноль, совершенно никакой реакции, будто она в глубоком сне, обмороке, или и вовсе мертва.
Мужчина сипло вздыхает, но больше не пытается тревожить странную женщину, одетую совершенно не так, как обычно одеваются жители городов современной Америки. Есть в ней что-то дикое, необузданное, что-то от шаманства – в колье из клыков диких зверей, рядами охватывающих её шею и ложащихся на грудь, в бледно-голубого цвета тканях, лёгкой туникой укрывающих стройное гибкое тело. В носу золотым кольцом сияет пирсинг с длинной цепочкой, скрывающейся концом за ухом. Он не понимает, почему посреди этой метели она ещё не замёрзла, потому что чувствует, как по ногам всё равно тянет сквозняком, который растопленный огонь хоть и прогоняет, но не развеивает до конца.
Он в целом… ничего уже не понимает. Просто садится с противоположной стороны большого костра, трещащего в выложенном камнями круге, и протягивает к его согревающему пламени руки. Пару раз мужчина больно щипает себя за бока, и щёки, кусает ладонь, пытается сделать… да хоть что-то, чтобы морок этого бреда наконец развеялся. Он всё ещё не верит, что находится сейчас в реальности. Гораздо больше это походит на сон или горячку бреда. Что-то… совершенно из ряда вон выходящее. Вот только переживает он это как-то отстранённо, словно все чувства по этому поводу доходили до него с запозданием, будто разум его старательно отодвигал от себя необходимость предаваться панике или ужасу, вместо этого сосредоточившись на действиях. Сколько себя помнил, мужчина всегда так делал. Действия вперёд чувств. Чувства – в дело. Ибо если вдруг он сейчас решит предаться истерике, то никому этим не поможет – в первую очередь самому себе. Только усугубит этим своё итак нестабильное психическое состояние, если дело всё-таки в нём.
Вот черти… Пришелец хмыкает неуловимо горько, обнимая руками колени и глядя в мерцание танцующего напротив огня. Коллеги были всё-таки правы. Ему действительно надо было сходить провериться у психиатра квалифицированного. Но Инесса ведь ему столько раз говорила, что всё с ним в порядке, и никаких отклонений ни в психике, ни в поведении нет… А она всё-таки квалифицированный врач в области психиатрии, уж ей ли не знать лучше всего такие вещи. Где заканчиваются проявления адекватности человеческой, и начинается откровенное безумие…
«Не слушай никого. Они не знают, о чём говорят»
А теперь вот он и сам не знает, что об этом всём думать. Просто в какой-то момент ложится на разложенные вокруг очага шкуры диких животных и прикрывает глаза, всё ещё в каком-то оторопелом, заторможенном состоянии, будто всё внутри поставив на паузу, в том числе и собственную растерянность: начинать ли ему паниковать и сходить с ума прямо сейчас, или ещё немного с этим повременить. Подспудно путник надеется, что это всё действительно просто сон. Какой-то жуткий, странный, несмешной – почти кошмарный сон. Что вот он сейчас проснётся в своей постели, продерёт глаза, осоловело моргая, приходя в чувства и думая невольно «Ну и приснится же такое…». Заглянет в комнату к Снежке, чтобы окончательно удостовериться, что это всё не больше, чем плод его воспалённого с усталости воображения. Что он тут, дома. И дочка – тоже дома, хотя и давно уже переставшая быть сама на себя похожей после того ужасного случая, ударившего по ним обоим с тяжестью многотонного молота…
Он пожелает ей тихо доброго утра и хорошего дня. И отправится собираться на работу. А после – снова шерстить любые возможные контакты, чтобы найти хоть какие-то следы пропавшей Инессы, в который раз приходя к выводу, что идти надо снова прямо к ней в клинику, потому что с последнего своего прихода на работу из Вейверли она больше не выходила… По крайней мере, сама на своих ногах.
Он сипло вздыхает, думая, что утро вечера мудренее. Полагая, что легче это всё будет просто переспать, а там может внезапное помутнение сознания его наконец и отпустит.
Вот только когда мужчина продирает глаза со сна, его встречает вовсе не потолок собственной комнаты. А своды всё той же пещеры, в которой он уснул пять часов назад.
Рядом с собой он различает шевеление. Кто-то тихо ступает по камню из одного угла в другой угол, подкидывает в костёр новых дров, что-то размешивает как будто в кипящем бульоне. Он чувствует тяжесть шкуры, укрывающей его сверху, и аккуратно приподнимается на месте, моргая и осознавая действительность вокруг себя. Женщина, чей покой пришлый вчера потревожил, совершенно невозмутимо что-то варит на костре в небольшом котелке, подсыпает нечто, похожее на сушёные травы, зачёрпывает ароматно пахнущее варево ложкой и пробует на специи.
Он не решается первым заговорить с ней. Незнакомка сама подаёт голос, и бархатный рокот разносится под сводами пещеры:
- Уже утро давно. Ты долго спал, мироходец. На вот, поешь. Это придаст тебе силы.
Не глядя на него, она наливает ему полную чарку ароматного супа и протягивает в сторону незваного гостя. Он аккуратно берёт предложенное угощение, вдыхая густой аромат бульона, и всё-таки решается осторожно задать вопрос:
- Мироходец…? В каком смы-…
- Никто бы из Местных не оказался в Горах Криков посреди Ночи в метель, одетый в свитер, штаны, и один только медицинский халат, - женщина лишь сардонически усмехнулась, пригубляя бульона из своей чарки. – Ты – мироходец. Человек, попавший из проклятой небесными силами лечебницы одного мира - в другой мир.
Это всё звучит… абсурдно. Если мягко выразиться. Но он никак не показывает своего скепсиса, кроме разве что слегка дёрнувшейся брови, а затем всё-таки решает и сам поесть. Суп густой и насыщенный, на удивление, в нём присутствует не только мясо, но и овощи вроде картошки с морковью. Он понятия не имеет, откуда женщина это всё достала посреди гор. Хотя возможно тут где-то недалёко её настоящий дом, а пещера – всего лишь убежище непонятно для… чего. Медитаций? Каких-то особенных духовных практик?
- Где… я тогда?
Мужчина отвлекается от бесплодных размышлений, стараясь сосредоточиться на реальности. По всей видимости, и правда, да. Реальности. Не просто бреду, внезапном помутнении рассудка, галлюцинации. А его новой… действительности. Это осознание снисходит на него медленно, но верно, ведь всё-таки не мог же он в один момент взять и начать ловить своим сознанием дикие видения, не будучи при этом ни пьющим, ни курящим человеком. Даже если бы дело было во внезапно развившейся в голове опухоли, или инсульте, то сначала бы он ощутил вперёд этого физическое недомогание, а не сразу бы очутился восприятием в совершенно другом измерении.
Тёмнокожая женщина белозубо ему улыбается, поднимая наконец впервые за всё время их сумбурного разговора взгляд на своего гостя. Глаза её прозрачно-голубые, как чистая вода в океане, и сверкают мягкими лукавыми искрами.
- Ты в Лимбе. Добро пожаловать, мироходец. 
***
Он появляется на пороге замка Карт спустя примерно год после своего объявления в Лимбе. Визуально человек, названный «мироходцем», остался всё тем же мужчиной, каким только-только попал в эту странную даже для Льюиса Кэррола Страну Чудес. Лишь в паре довольно существенных мелочей его внешность претерпела кардинальные изменения. Крепко скроенное тело теперь покрывал узор из белых татуировок, а свитер крупной вязки и медицинский халат давным-давно был обменян на голубой костюм, похожий на одеяние фэнтезийного чародея, пошитый специально под его параметры. Последний подарок от учительницы и наставницы, оставшейся в Горах Криков дальше блюсти свою аскезу, направленную на раскрытие главной тайны этого мира – от чего всё пришло, и куда всё уйдёт.
- Я хочу служить в Картах. Помогать людям. Искать путь домой.
Его принимают в масть Черв на ранг Тройки, ведь помимо "голого энтузиазма" за его плечами – обширный опыт работы нейропсихологом, оставшийся далеко позади. Как будто в совсем другой жизни, с которой теперь мироходца связывает исключительно тоска по дочке – оставшейся там, на Изнанке, в полном одиночестве, ведь с самого рождения Снежаны мужчина был по сути гордым отцом-одиночкой.
Точнее, поначалу, он даже не знал, что одна ночь, проведённая с однокурсницей на медицинском факультете, имела настолько далеко идущие последствия. Девушка, к которой парниша-провинциал так долго, робко и обходительно тянулся, в конце концов давшая ему шанс на настоящие отношения, по итогу банально испугалась – столь «рано» по меркам её самой и родителей вступать в отношения, заводить свою собственную семью, ребёнка, всю жизнь ставить под откос исключительно из-за какой-то любви. А она хотела сначала закончить университет, состояться в карьере, там может к уже более зрелым годам, когда за плечами будет приличный трудовой стаж, собственная трёхкомнатная квартира в Москве, и машина до кучи, задуматься о серьёзном замужестве… Она сбежала сразу же на утро – не отвечала после на звонки, в университете обходила своего сбитого с толку ухажёра стороной, а потом и вовсе пропала со всех радаров, взяв, как впоследствии выяснилось, академический отпуск. Она родила спустя девять месяцев, потому что набожные родители строго-настрого запретили делать аборт, уверяя, что о ребёнке-то они позаботятся. Но сама девушка была совершенно не готова брать на себя такую ответственность. Ей надо о своём будущем думать, а младенец в 19 лет с неоконченным высшим – это же вся жизнь псу под хвост. Ребёнка-то она выносила и родила в конце концов, но уже в роддоме благополучно от него отказалась. Благо, любезно дала медсёстрам контакты неудавшегося ни парня, ни мужа, зато - уже отца, благополучно впоследствии собрав документы на перевод в другое учебное заведение и сбежав на все четыре стороны. Оставив тогда ещё совсем молодого студента разбираться со свалившимся на его голову «счастьем» в виде звонка из органов опеки, и внезапной новости, что у него оказывается родилась красавица дочка – уже так рано оставшаяся без заботы собственной родительницы…
Пришлось, конечно, потрудиться, чтобы права на воспитание дочки передали ему. Но едва увидев её, такую крошечную, там, в родильном отделении больницы – он попросту не смог взять на себя решимость отказаться от неё в пользу гипотетических более состоятельных бездетных опекунов. Прижимая к себе родное дитя, кровь от крови его, он тогда же и решил, что приложит все усилия, чтобы достойно закончить медицинское образование, получить такое же достойное место работы, и вырастить эту девочку самым счастливым, здоровым, обеспеченным человеком в этой стране. Тем более у него уже был опыт ухода за совсем ещё младенцами – младший брат и сестра соврать не дадут. Да и родители пообещали помогать, чем только смогут.
Он действительно в итоге окончил университет с красным дипломом, даже несмотря на жесточайший недосып, хроническую усталость и разрыв между тем, чтобы быть хорошим отцом и примерным студентом. Только родная мать, бабушка дочки, которую по итогу на семейном совете было принято наречь Снежаной, не давала ему совсем кукунуться, то и дело забирая временно к себе девочку, когда отец родной не мог с ней сидеть, судорожно закрывая сессию и зачёты, и попутно подрабатывая на кафедре, чтобы обеспечивать им содержание. Благо, стоимость обучения покрывало государство, засчёт того, что провинциальный парень умудрился поступить в столичный вуз на бюджет, при идеальных оценках и золотой медали из школы. Старший сын во всём должен быть примером. Даже если кажется, что ещё немного, и это ломовая лошадь в лице старшего попросту возьмёт и копыта откинет.
Это всё окупилось. Хорошей работой, прекрасной должностью, щедрым предложением переехать в Штаты, и продолжить своё медицинское дело там с ещё более высокой оплатой труда. Он мигрировал вместе с дочкой в США, будучи уже состоявшимся специалистом в относительно молодой области нейропсихологии, предварительно сделав хорошенький такой упор на заучивание английского языка – дочке то было легче, потому что молодой возраст позволял ей очень быстро вникать в иностранную речь и впитывать её, подобно губке, заучивая незнакомые слова и термины с той же лёгкостью, с какой она впитывала родную русскую речь с младенческих лет. Им обоим пришлось долго привыкать к незнакомой культурной обстановке – но они были друг у друга, и того было вполне достаточно. Напоминанием о происхождении у него остался только так и не прошедший лёгкий акцент в речи, паталогическое произношение иностранцами его имени поначалу на английский манер – Севериан – пока он их не поправлял, и истинно русская меланхоличность битого жизнью мужчины, которую многие ошибочно принимали за депрессию. С дружбой у него, естественно, особо ничего из-за этого не складывалось, пока на одной из мед. конференций он не познакомился с женщиной блистательного ума, прохладной педантичности и дисциплины, с которой каким-то неведомым образом они нашли общую точку соприкосновения для того, чтобы стать друг другу добрыми друзьями…
Лишь Инесса Рихтер, недавно переехавший в Луисвилл из Европы специалист в области психиатрических наук, поняла, что его неуловимая печальность, которая так удивляла и сбивала порой с толку коллег американцев, была исключительно свойством его характера, а вовсе не следствием глубоко подавленного духа и развивающегося на этой почве психического отклонения. Да, ему пришлось немало трудиться, а где-то и вовсе продираться сквозь слои трудностей, чтобы оказаться там, где он был на данный момент времени, и да, возможно это оставило на нём свой отпечаток, и всё-таки – своим тогдашним положением в жизни мужчина был вполне доволен и счастлив. Отсутствие как таковых друзей и верных соратников его не сильно удручало, хотя без них осваиваться в чужой стране и было до нестерпимости тяжело. В конце концов Инесса ведь с лёгкостью закрыла этот пробел в его социализации, позволив вновь почувствовать себя почти человеком – а не только работящим мужчиной и отцом, не для одной лишь родной дочки, но ещё для множества детей с отклонениями в когнитивном развитии, которым он со всей своей мягкой зимней сердечностью помогал.
Всё могло бы сложиться в его жизни хорошо и прекрасно…
Если бы не два события, которые разделили всё его существование на до и после – ещё тогда, на Изнанке, задолго до момента попадания в Лимб.
Работая в Картах, выходя в рейды, занимаясь и дальше изучением Лимба – уже с новой открывшейся ему перспективы, которую подарили мужчине учения обнаружившей его в первое же утро наставницы, - он со стискивающей грудь болезненной тоской и тихой, но не менее от того глубокой студенистой горечью, каждой раз встающей ему поперёк горла, прокручивает в голове одну и ту же мысль: как же там его Снежка…? Как она пережила его исчезновение? Справилась ди с этим? На протяжении многих лет меняющихся мотивов пребывания в Картах, причин исполнения возложенной себе на плечи работы, эта идея будет оставаться в нём неизменной и превалирующей: найти выход обратно на Изнанку, сначала для того, чтобы вернуться окончательно в родной мир к дочке (ибо погостили и хватит, пора и честь знать), а затем… спустя годы, проведённые в Лимбе, - уже не совсем для того, чтобы в действительности просто и окончательно вернуться. А чтобы… увидеться с дочкой, которая наверняка спустя столько лет давно уже выросла, и сама наверняка отчаялась продвинуться хоть как-то в собственных поисках сгинувшего отца – как отчаивался продвинуться и он сам в поисках точно также бесследно исчезнувшей из того мира Инессы.
Он боялся думать о самом худшем. Боялся, как тяжело это могло бы ударить по девочке, на долю которой итак выпало испытание, что ни один ребёнок её возраста не должен был пережить…
Это то событие, которое мужчина так и не смог себе простить. Ведь если бы только он встретил её тем вечером, если бы только позвонил, а не доверился адекватности её тогдашнего молодого человека, с которым именно в этот день его темпераментная дочка вдрызг разругалась и гордо возвращалась домой одна – чтобы не дёргать отца с работы.
Если бы только он сделал хоть что-то, чтобы это предотвратить…
Нападение. Изнасилование. Он вернулся с работы и нашёл дочку всю зарёванную и дрожащую, сидящую на пороге их частного дома – с порванными колготками и кровью, текущей по внутренней стороне бёдер.
Он думал, что прямо там же на месте сойдёт с ума. Или сделает что-то ужасное, непоправимое, чудовищное, на что легко пойдёт каждый достаточно любящий своего ребёнка отец, лицезревший однажды, как на его родное дитя кто-то осмелился поднять руку – особенно в таком… мерзком… грязном… поганом ключе.
Он надеется на правосудие. На то, что ублюдка поймают, арестуют и посадят по всей строгости закона. Ведь мужчина понимает умом это – единственное, что уберегает его от совершения непростительной ошибки, от которой пострадает не только он сам, но и дочка. Он нужен ей тут, на свободе. Защищать от внезапно ополчившегося против неё целого мира. А не за решёткой с кровью на руках ублюдка, жизнь которого совершенно не стоит загубленного существования одной ещё совсем молодой девушки.
Но кара не снисходит тогда в суд. Он смотрит на то, как этого ублюдка, притворившегося душевнобольным дурачком, вместо того, чтобы отправить в тюрьму – где сокамерники популярно ему объяснили бы на примерах, что бывает, если насилуешь детей – принудительно госпитализируют в психиатрическую лечебницу прямо из здания суда.
Что-то в нём надламывается в этот момент окончательно…
Чтобы прямо там не придавить этого ухмыляющегося ему в лицо придурка, он медленно выходит из зала после окончания заседания и на негнущихся ногах едет домой.
Он не знает, как будет объяснять дочке, что в этом мире справедливость порой встаёт на сторону последних мерзавцев и плюёт тебе же в лицо.
Мужчина осознаёт только то, что он нужен ребёнку на свободе живым.
И это единственная мысль, что его держит в относительно здравом рассудке.
Он до сих пор не знает, принял ли в действительности верное решение тогда, рассказав о произошедшем Инессе – как своему единственному другу, который был готов его выслушать. Но тогда он попросту не справился с собой, впервые – не справился, и при первой же личной встрече с ней, в которую она мгновенно поняла, что что-то не так… выговорился. Выговорился так, как не выговаривался ещё никому и никогда, на том самом пределе студёно зимней экспрессии, на которую он был только способен.
Он не понимает, как так получилось. Он винит во всём себя, что тогда не забрал Снежану на машине и не отвёз домой, как обычно, после её посиделок на какой-то школьной вечеринке. Он впервые винит себя в том, что не совершил ту самую вещь, которую считал в корне неправильной, и прекрасно понимал, насколько и почему она неправильная – но именно сейчас, после вынесения постановления, неподлежащего обжалованию, кажущейся ему наиболее в данной ситуации… верной.
Мужчина жалеет о том, что не убил того ублюдка собственными руками, раз правосудие не справилось с тем, чтобы вынести тому соразмерное за содеянное наказание.
Это страшная мысль. Он понимает, насколько страшная. Он знает, что никогда не пойдёт на это, не из малодушия. А потому что не хочет загубить Снежке окончательно шанс на нормальную жизнь. Но что ему делать? ЕМУ!? Не сумевшему собственное дитя уберечь от самого страшного… от такой мучительной боли.
Не проходит и полугода, прежде чем при очередной встрече они с Инессой возвращаются к этому разговору. Мужчина как-то живёт дальше, помогает дочке, по мере сил. Старается сделать всё возможное, с учётом её полученной травмы и страха мужских прикосновений, чтобы облегчить ей жизнь и психическое восстановление…
И именно тогда Инесса говорит ему, что с тем ублюдком покончено. Что как он попал в психиатрическую лечебницу, так больше оттуда не выйдет. Никогда.
Понимает ли мужчина тогда, что всё это было делом искусной тонкой работы Инни? Он понимает. Сложить дважды два ему не составляет труда. Ужасается ли он этому факту? Нет. Нисколько. Он думает про себя – мерзавец получил по заслугам. Единственное, что вызывает в нём горечь, так это мысль, что Инесса замарала свои руки о такую падаль ради него и дочки, хотя нечто подобное обязан был совершить лишь он сам…
А потом подруга пропадает без вести. В один день попросту перестаёт отвечать на звонки и СМС. Её нет ни дома, ни на работе в клинике. Будто её никогда на самом деле и не существовало в этом мире. А руководство больницы закрывает на это глаза, вычёркивает женщину из реестров трудоустройства, увольняет задним числом по собственной инициативе из-за невыхода на работу, отмахивается от настойчивых расспросов – мол де, пропала и пропала, скрылась и скрылась, не она первая и не последняя. Будто все к странным исчезновениям тут давным-давно привыкли, и живут с этим, потому что проверки полицией никогда не давали результата. 
Он расслаивается на трое – между работой, домом с травмированной дочкой и поисками пропавшей подруги. Пока однажды судьба не подкидывает ему шанс организацией и проведением очередной медицинской конференции в признанном историческим здании Вейверли Хиллз. Это его шанс, думает мужчина, получше исследовать клинику на наличие зацепок о местонахождении Инни.
И вот он здесь… Северьян Сергеевич Разумов, собственной персоной. Служит в Картах. Уже скорее по инерции ищет путь домой, больше сосредоточившись на поисках способа узнать, что с дочкой всё в порядке, и его исчезновение не подорвало её психическое здоровье окончательно. Ведь все говорят, что на самом деле дороги назад отсюда нет. И его многолетние поиски так и не увенчались никаким результатом…
Пытался ли он попутно искать следы пропавшей Инессы, здесь, в Лимбе? Когда понял, что раз его перенесло сюда, то вполне могло перенести и подругу.
Да, пытался. И пытается до сих пор, подкрепляя поиски уже собственным опытом жизни в Лимбе, наработанным в Картах стажем – и неожиданно подаренным с барского плеча Игроком высшим рангом червовой масти, за верную службу и готовность брать ответственность за жизни людей, не подводя последних и приводя рейды в более-менее едином составе, в каком они направлялись вечером в пасть к беспощадной Ночи. Он лишь надеется, что с женщиной всё в порядке, что её не постигла участь быть разорванной в первую же Ночь Кошмарами… или ещё что-то похуже. Гораздо хуже, чем просто физическая смерть, ведь как Север успел понять – Лимб горазд на то, чтобы сломать тебе душу и рассудок за пределами возможности её починить (как, впрочем, и Изнанка). Ему оставалось лишь… верить, что когда он найдёт Инессу, для неё уже не будет слишком поздно - если что-то страшное и непоправимое на её долю всё-таки выпало в этом мире.
А направляют его в этом учения Дисциплины Ума от наставницы, которые помогли ему освоиться в Лимбе на первых порах, помогают и поныне – противостоять Ночи, поддерживать разум в состоянии чистоты и здравомыслия, уберегать людей от тех ужасов, что им уготовил этот безумный… но такой невероятный, чарующий и по-своему удивительный красивый мир.

Немного об учении Дисциплины Ума, которого придерживается Северьян в Лимбе:

Это преимущественно оккультное учение, основанное на концепции того, что у всего в этом мире есть свой разум, в том числе у мира, как такового. Земля, вода, реки - всё это, как тонкие нити сосудов мозга, наделённых сознанием, и задача последователей Дисциплины Ума – уметь услышать мысли самой Вселенной, ведь именно в них зашифровано то, зачем они здесь, и по какой причине всё устроено именно так, и никак иначе. При соприкосновении разума с сознанием мира, откроется истина о том, как именно он зародился, и что их всех ждёт в грядущем. Разум в понимании учеников Дисциплины Ума обладает безграничным потенциалом возможностей – мысли могут принимать физическое воплощением в этом мире, и лучшее тому доказательство – оживающие тут по Ночам человеческие страхи. Владеющий разумом способен овладеть и тайными целого мира, и множеством других навыков, что помогут ему в жизни. Они делают упор на сохранение ясности и чистоты своего ума, здравомыслия, они противостоят Ночи в том самом ключе, какой проповедуют своей идеологией Карты, но возводят это в абсолют. Как Северьян стал последователем этих идей? Поневоле втянулся за время своего жития у женщины, нашедшей его тогда в пещере поутру спящим. Она оказалась одной из проповедующих идею о Дисциплине Ума, способной на сотворение удивительных вещей против, казалось бы, всех законов природы, но одновременно с этим – в полном согласии с ними. Тогда ему действительно нужна была хоть какая-то опора в новом мире, способ со всем справиться, руководство, объяснение, что ему делать и как найти выход обратно (попутно не сойдя с ума от беспокойства за дочку). Ведь Дисциплина Ума также говорила, что владение разумом на том уровне, что позволит соприкасаться напрямую с сознанием Вселенной, позволит в том числе и путешествовать между реальностями, ведь сам человек на этом этапе станет легче и быстрее света, мысли, чувства, зарождающегося в сердцах у людей – что даст ему возможность невесомее пёрышка скользить по тонким путям между планами бытия, переходя из одного мира в другой. Из одного состояния сознания Вселенной в другое. Это дало ему отчасти и стимул, и мотивацию, и очень помогло ему и в сохранении собственного ума, и в адаптации к жизни в Лимбе. Естественно, к этому учению он относится весьма критически, как и следует относиться к, собственно, практически любому учению, по его разумению, беря от того только самое лучшее, полезное и действенное. И эту критичность наставница только поощряла, ведь последователи Дисциплины Ума должны оставаться начеку, чтобы не позволить своё сознание заволочь терпкому дыму безумных заблуждений и иллюзий. Он благодарен до сих пор за те руководства и идеи наставницы, что срезонировали с ним на довольно глубоком уровне – как с человеком, который сам долгие годы жизни посвятил изучению головного мозга и взаимосвязи происходящих в нём процессов с поведением и поступками людей в жизни. Было, за что этим концепциям зацепиться в его сознании, и где свить гнёздышко, став частью его новой ментально магической натуры, которая не была бы возможной на Изнанке – но стала возможной в Лимбе.

Конкретно по датам вступления и продвижения в Колоде:

2028 год – вступление в Карты в ранг Тройки Черв.
2030 год – повышение до ранга Восьмёрки Черв.
2032 год – повышение до ранга Десятки Черв.
2034 год – повышение до ранга Туза Черв.   

Начальная реликвия:
Татуировка «Геометрия Разума» - орнамент белой татуировки, сделанный последовательницей Дисциплины Ума в честь посвящения Северьяна в ряды приверженцев данного учения. Представляет собой узор из строгих геометрических форм и чётко расчерченных прямых полос с линиями, покрывающими грудь, торс, ноги, руки, спину и правую щёку Севера. При прикосновении пальцев ко лбу цели позволяет сменить направленность её мысленного решения по поводу того или иного действия в противоположную от изначально заданной повелением разума сторону. Не может аннулировать при этом само действие, просто меняет его цель, или способ исполнения. Например, человек намеревался в кого-то выстрелить – если применить на нём реликвию, он всё равно выстрелит, но только в воздух или в землю, или куда угодно ещё, но не в того человека, в которого он изначально целился (и в принципе не в живую цель). Кто-то намеревался прыгнуть с высокого здания, совершая самоубийство - он спрыгнет, но не туда, где сотни метров свободного полёта вниз, а обратно на крышу. Действует исключительно на сиюминутно принятое решение, то есть, такое, которое было оформлено вот буквально только что. Действия, которые при этом направляются на причинение кому-то вреда, не могут быть перенаправлены на саму цель – если она кинулась с ножом, преследуя цель кого-то убить, она не убьёт себя, просто воткнёт нож в стену или в дерево, и на этом (возможно, но не факт) успокоится.

Время действия: мин 4,5
Откат: мин 1
Радиус действия: м 45
Кол-во использований: 8
Кол-во живых целей: 7

     
Оружие:
Нема.
Особые навыки:
❥ Обширные познания в области нейропсихологии (детской в частности) и лечебного дела в общем.
❥ Владение навыком рукопашного боя на достаточном уровне, чтобы защитить себя и других в случае необходимости.
❥ Обучен способам выживания в условиях дикой природы, благодаря опыту походов с семьёй в горы, а также годичному проживанию у подножий Гор Криков с наставницей.
❥ Владеет не только английским языком, но также и русским, поскольку он у мужчины родной. 
❥ Обладает всеми навыками, необходимыми также для выживания отца-одиночки в условиях единоличного воспитания ребёнка, а именно: прекрасно штопает одежду, хорошо готовит, может починить протекающий кран и прибить полочку, а также наколоть дров и в доме прибраться. В общем, видный мужчина, на все руки мастер по части бытовых дел.
❥ Также в связи с многолетним опытом работы с детьми и воспитания как младших брата с сестрой, так и дочки, хорошо ладит с детворой и умеет находить с ней общий язык. В принципе обществом детей совершенно не отягощается, а наоборот всем своим зимним сердцем его по-отечески любит.

Скорость игры: Очень сильно зависит от ситуации, могу как пост раз в две недели, так и несколько штук подряд в течение нескольких дней. Но в принципе я по жизни черепашка, так что чаще всего первый вариант xDDD

Связь с вами: Лебедь.

Как нас нашли:
Был тут с вами ещё со времён прихода Эйва 8D А если серьёзно, то однажды просто наткнулся на форум, скроля РПГ-топ, да так и не смог его забыть ;D
Пожелания: Наиграться за ментального мага, помочь Гекате не потерять себя окончательно в Ночи, наконец-то потусить с Картами за Карту, а не только за Найтбрингеров (XDDDD), и вообще весело провести время! 8D